Я помню "общественных активистов" времен перестройки. Они остро нуждались в самопрезентации. Кухня и курилка в НИИ не удовлетворяла эту потребность. Поэтому они ломанулись на митинги, на выборы, в газеты и в ТВ. Уверен, что некоторые из них даже рискнули бы сунуться под пули.
Если бы в позднем СССР был интернет с полной свободой дискуссий, СССР бы практически ничего не угрожало. Направленная против него интеллигентская "энергия недовольства" "самогасилась" бы в совершенно автономном режиме. КГБ даже не нужно было бы записывать и дешифровывать ники сетевых Демосфенов. Демосфены были бы совершенно безопасны. Спросите у честных "ветеранов перестройки": хватило бы вам риторических сражений в открытом пространстве с анонимными врагами? Пусть ответят, но только честно.
Интернет, который воспринимается как всегда актуальная "угроза властям", как неисчерпаемый ресурс демократизации (многие, например, готовы наперебой утверждать, что не будь Горби, СССР разрушил бы интернет), на самом деле в перспективе и уже сейчас является самой страшной угрозой для всех антиавторитарных сил в мире, самой страшной угрозой для демократии, угрозой для прозрачной политики, угрозой для реальной политики.
Ничто не убивает свободу так, как "призрак свободы". http://langobard.livejournal.com/1225343.html
На мой взгляд это принципиально неправильно. Это - типичная постмодернистская говорильня ("симулякры", ага), которая заменяет реальные события и процессы их медийным и ментальным отображением. Свобода слова в позднем СССР была далеко не самой главной проблемой. В последние годы перестройки - 88-91 - вообще, кажется, можно было всё что угодно говоруить и кричать, и вся страна только этим и занималась что говорила, кричала и митинговала.
Свобода слова казалась главной проблемой раннего перестроечного дискурса, но на самом деле маскировала более глубокие проблемы всей социально-экономической системы позднего СССР. Продолеть эти проблемы делая послабления в области "свободы слова" СССР не мог (собственно, ранняя перестройка и была такой попыткой) - просто эта свобода тут же высвечивала всё новые, более глубокие пласты проблем и продуктов затяжного распада и гниения. Но период "свободы слова" - почти обязательная эпоха перед концом любого режима. Такова типичная динамика "великих потрясений" во всех обществах, не только в советском или российском. Существующий режим падает не потому что он становится более жестоким - а если бы "ослабил хватку", выпустил пар, так может быть всё и рассосалось бы. Не рассосалось!
Режим падает потому что он теряет динамизм, социальную мобильность в рамках всего общества, в нём плодится большое количество "лишних людей". В конце своего существования любой режим как правило становится мягче и податливее, идёт на реформы и уступки. Но - ключевой момент - претензии и требования к нему растут быстрее чем его уступки и возможности манёвра.
В позднем СССР пресловутое "гражданское общество" очень даже существовало, более того, было чрезвычайно развито. Вся эта интеллигенция читающая толстые журналы и обсуждающая их до утра на кухнях, ИТРовские работники и прочий офисный планктон с чайниками в институтах и лабораториях, КСП, барды и рок-тусовки, комсомол опекающий разных неформалов, стройотряды и шабашки, рязановские гаражные и дачные коoперативы, заядлые театралы и меломаны, не говоря уж о диссидентской тусовке, расплодившихся в 70-е и 80-е сектантов, нарoждающихся националистов и "почвенников" и многих других. Это был очень сложный, весьма интересный мир, который вполне сосуществовал с ветшающей официальной властью и подпитывался её гниением.
А потом это гражданское общество почти исчезло. Парадокс - ведь в 90-е, кажется можно было уже всё, вообще никаких запретов, свободы по самое не хочу. А произошло вот что: оно взорвалось, взболтатлось и перестратифицировалось. Из коллективного "Праздника общей беды" (гениального образа из Наутилуса) - ощущения "Мы" против "Системы" - оно распалось на миллионы отдельных атомов с разной индивидуальной судьбой. Кто-то умер, кто-то уехал, кто-то сильно разбогател или наоборот, окончательно люмпенизировался, кто-то подсел на наркотики и психотропные средства, кто-то ударился в буддизм, кто - в ядрёное православие, кто-то вошёл в новую власть, стал обычным менеджером или бюрократом. Но зато почти исчезли "лишние люди" - разрушители режима, расчистилось место для нового длинного цикла движения, повышенной социальной мобильности.
Подобное явление характерно и для других периодов и социальных систем. В конце каждой длинной эпохи происходит определённая "демократизация", распространение привилегий и прав на всё более широкие слои. Но одновременно происходит и обесценивание этих прав и привилегий, т.е. увеличение числа "лишних людей". Это обесценивание и явлается признаком кризиса, близкого конца существующего режима, закупорки каналов социальной мобильности - его "кровеносной системы".
Режим крепостного права в царской России пал не потому что он становился всё более жестоким и невыносимым. К середине ХIХ века уже меньше половины крестьян оставались в крепостном владении. Резко увеличилось разночинцев, и других средних сословий "гражданского общества" (и, естественно, "лишних людей" своей эпохи). Но одновременно ветшала социально-экономическая основа режима, Россия всё более отставала от самых развитых государств (в отличии от периода 1700-1830 когда она сокращала разрыв). То же наблюдалось и перед окончательным падением российской монархии, которая пыталась проводить реформы, идти на уступки, но эти уступки всё больше отставали от возрастающих требований растущего числа "лишних" около-элитных и недовольных слоёв.
Самый важный акт "демократизации" в Римской империи произошёл в 212 н.э., при императоре Каракалле, когда римское гражданство было даровано всем свободным жителям империи (кстати, рабов к тому времени оставалось уже достаточно мало). Но это "освобождение" вовсе не послужило началом нового расцвета империи. Наоборот, в начале III века н.э. империя впадала в полосу затяжного системного кризиса и развала, из которого она начала выходить только к концу III века, при Диоклетиане и затем Константине (для западной части империи это был последной цикл подьёма). Значит ли это что "демократизация" Каракаллы была причиной "кризиса III века" Римской империи? Нет, конечно. Скорее она являлась "подведением итогов" длительной эпохи развития, венцом её достижений но одновременно и признаком её исчерпания.
Интересна в этом смысле история западноевропейского парламентаризма и избирательного права. Не буду вдаваться в подробный экскурс, но проиллюстрирую вышеупомянутую мысль на примере французских Генеральных Штатов. Они появились впервые в 1302 г., в конце длинной эпохи процветания позднего Средневековья, когда Франция и вся Западная Европа начали входить в катастрофический XIV век, с эпохой "проклятых королей", страшного голода 1315-17, пандемии 1346-49, Столетней войны и крестьянских восстаний. В XV веке и начале XVI века ГенералЬные Штаты перестали играть существенную роль, но их возрождение на новом уровне произошло в 1560, в конце эпохи Возрождения, когда Западная Европа входила в новую полосу кризисов - религиозных войн (в частности Тридцатилетней войны - самой разрушительной в Европе со времен Столетней войны), первых революций и нового периода голода и эпидемий. A последняя инсталяция Генеральных Штатов случилась в революционный 1789 год, в момент краха "старого режима", в конце "Эпохи Просвещения" и начале полосы революционных и наполеоновских войн.
Наконец, развитию современного всеобщего избирательного права мы обязаны эпохе конца XIX - начала ХХ века, завершающей стадии долгой эпохи процветания, "Века Прогресса", закончившегося жесточайшим системным кризисом - двумя мировыми войнами, а между ними - периодом гиперинфляции и затем Великой Депрессии. В большинстве западных стран всеобщее избирательное право появилось в нынешнем виде в последние предвоенные годы или же в 20-е годы, после окончания Первой Мировой войны.
Волна демократизации, расширения прав и свобод - всегда происходит в заключительной стадии длинного исторического цикла, в его "богемный" период, является его венцом, и предшествует периоду острого системного кризиса. Она не может спасти застопорившуюся социально-экономическую основу существующего общества, но высвечивает её проблемы и провалы. После острой кризисной фазы, в период стабилизации и консолидации, всегда происходит определённый откат, разрушение прежнего гражданского общества, ухудшение в смысле "прав и свобод", период определённого "закручивания гаек". Но полностью достижения прежней эпохи как правило не исчезают, и одновременно расчищается место для новой "эпохи роста", с новой социально-экономической основой. И, конечно, постепенного появления новой массы "лишних людей".